— 1 –

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Значит, не вдаваясь в очень дальнюю ретроспективу, можно начать с такого момента: в декабре 1965 г. собралась небольшая инициативная группа, но из весьма активных людей. Инициатором создания этой группы был один из старейших организаторов самодеятельной песни в г. Москве, еще на уровне вузовских фестивалей, Дима Соколов. Он пригласил туда меня, Сергея Чеснокова из МИФИ, из МХТИ были еще ребята, я не буду фамилии называть, они мало что скажут, и в течение 3-4 месяцев мы собирали представителей ряда вузов. В марте 1966 г. собрались представители 11 вузов Москвы, где СП набрала свою силу, и мы выработали документ, решение такое своеобразное, самодеятельное, с которым мы вышли в горком комсомола в отдел студенческий с предложением организовать такой клуб самодеятельной песни. Отнеслись к нам, как обычно, пассивно-активно, как мы называем, т.е. вроде бы давайте делать, вроде бы что-то надо делать. Позднее, когда нас немножко прочувствовали, прикрепили специального инструктора, даже фамилия запомнилась: Борис Сидоров; и мы начали испытывать обычные мучения, как и все организаторы: искать помещение, мы верили, что это по мановению палочки комсомольской будет моментально решено, — нет, это оказалось большой проблемой. В общем, по всем этим проблемам мы мытарились где-то порядка года, но своеобразие ситуации в Москве в то время было таково: параллельно с нашей орггруппой существовала немного ранее созданная другая орггруппа московского КСП, которую возглавляла такая активная женщина, Галина Захарова. Собственно, Дима Соколов — это один из тех, кого она в свое время отвергла как соратника по организации. И вот она, эта группа, как раз пошла по пути организации КСП на базе туризма, преуспела там, сумела найти контакт с Московским Советом по туризму, договорилась уже о помещении в районе Театра Советской Армии, и там клуб, в таком вот первозданном варианте еще пока что начал функционировать. Т.е. они собирались, в основном обсуждали, как организовать очередной конкурс, говорили как-то о магнитозаписях, организовывали материалы для выпуска сборников СП в таком государственном масштабе. По крайней мере, позднее, как выход работы этой группы, были сборники, изданные в г. Киеве. И вот Галя Захарова, как раз была одна из составителей этого сборника, т.е. они нашли канал публикаций именно там. "Муза странствий" назывался этот сборник. Он выдержал два выпуска и потом благополучно прекратил свое существование.

В этой ситуации двух клубов в Москве в нашей группе возникло желание не допустить двух центров в Москве. Мы стали встречаться с организаторами, будем говорить, туристского направления, а мы, будем говорить, — организаторы комсомольского направления: у нас было твердое убеждение, что дело можно сделать всерьез, если мы будем непосредственными партнерами комсомола, как организации идеологической, более динамичной, более подвижной. Поэтому мы стали входить в оргкомитет первой группы и в итоге сумели навязать рабочую дискуссию, которая послужила основой в будущем исчезновения впоследствии туристской группы и создания московской группы КСП при комсомоле. Вот из той туристской группы, собственно, в оргкомитет комсомольского направления пришли и ныне здравствующие Аркадий Гербовицкий и Игорь Каримов. В дальнейшем что происходило? Мы превосходно понимали, почему необходимо организоваться при комсомоле. Дело в том, что очевидно, многие знакомы с характером работы этой организации. Она обычно любит со стороны как-то наблюдать особенно на уровне города с тем, чтобы в каких-то случаях вмешиваться, кого-то там наказывать за идеологические упущения и проч. Но в данном случае мы хотели, что бы мы были даже не партнеры, а как бы филиалом московского городского комсомола, т.е. чтобы мы были непосредственно под эгидой комсомола с тем, чтобы внутри разбирались возможные сложности, и чтобы это разрешение шло, естественно, в благожелательном тоне, т.е. в стремлении найти какое-то позитивное решение, а не найти какой-то способ наказания.

В течение 1966-1967 годов шла мучительная выработка положения о клубе, как я уже говорил, поиск помещения, которое никак не удавалось найти. Нас никто не хотел, пока не нашлась такая Зоя Шановна, один из старейших работников парка отдыха Сокольники. Она имела какой-то свой контакт с горкомом партии, в общем, в итоге по звонку при содействии одного из секретарей горкома комсомола Альберта Роганова нам не предоставили впервые в жизни некоторое помещение в парке Сокольники. И, собственно, вся наша деятельность тогда сводилась там опять же к тому, что мы стали капитально готовить конкурс СП, многотуровый.

Несколько позже на базе Сокольнического райкома комсомола мы в грандиозном зале провели несколько массовых концертов с хорошей рекламой, провели первую пресс-конференцию с представителями печати, в результате которой публикаций толком так нигде и не появилось, но появились рабочие связи с миром журналистики, с издательствами и в 1969 году в результате, забегая немножко вперед, вышел сборник "Как надежна земля", пожалуй уникальный, если не считать ряд менее емких ленинградских сборников песен, вышел сборник сугубо самодеятельных песен, естественно включающих песни как поэтического исхода, т.е. песни Б. Окуджавы, н. Матвеевой, т.е. поэтической школы, так и песни чисто самодеятельного исхода или происхождения: песни Визбора, Клячкина, Дулова и других авторов. Этот сборник назывался "Как надежна земля". Он вышел массовым тиражом порядка 200 тысяч экз. И самое интересное: в это время зародилась у нас любопытная форма работы. Не секрет, всем известно, что СП массовость свою набрала именно в туристско-альпинистских кругах, основу которых составляет наиболее активная, на мой взгляд, наиболее многочисленная молодежная и студенческая публика. И вот в результате, в связи с тем, что в Москве у нас особого доступа в залы не было, не считая разовых конкурсных концертов, в итоге появилась такая интересная форма работы, как слеты КСП в Подмосковье. На этой базе, на этой платформе КСП, собственно, и набрал силу даже в тех условиях, когда уровень официализации вдруг неожиданно был снят. В 1968 году произошел ряд событий в Союзе, об одном из них Боря Мездрич на как-то у вас там на конференции (на владивостокском семинаре в 1982 году — ред.) упоминал, а именно фестиваль СП в г. Новосибирске, кроме того, в 1968 г. произошли известные события в Чехословакии. Все это как-то сказалось на внутреннем климате у нас в стране, и к нам отношение стало явно негативное. Никто не хотел связываться с гадким утенком, который неизвестно как еще себя поведет. В результате, осенью 1968 г. мы проводили очередной наш четвертый слет (слеты проводились два раза в год — весенний и осенний, первый был весной 1967 г.) СП в Подмосковье, проводили по-прежнему на неофициализированной основе. Часто любили упоминать такое слово, как "подпольный" слет, это, я думаю, термин абсолютно неправильный применительно к нам. Этот слет (4-й) был знаменателен тем, что была сделана попытка московским комсомолом закрыть его всеми доступными и недоступными средствами, в частности, по всем вузам была проведена определенная работа с руководителями групп, с руководителями наших местных клубов, чтобы они в лесу не появлялись под угрозой устранения из вуза, изгнания из комсомола и т.д. Но слет прошел, самое любопытное, что все группы вузовские с тех пор получили условные наименования. Вот оттуда корки наименований ИЧД (инженеры человеческих душ) — в МГПИ им. Ленина, "Икар" — МАИ и т.д. Позднее это получило более широкое развитие, все группы получали какие-то условные наименования вплоть до названий, которые в общем-то вроде и в прессе неудобно было бы употребить. На основе таких слетов у нас появилась своеобразная цикличность в работе, регулярность, отрабатывался механизм функционирования клуба, отрабатывалась схема связи, несколько подобная, я бы сказал, тимуровской цепочке: кто-то кому-то звонит, допустим, а в дальнейшем, позднее, в районе XIX слета у нас образовались т.н. кусты. В связи с тем, что мы стали собирать большой коллектив людей на этих слетах, до 2000, как мы называли, основных наших участников, и, как правило, набегало где-то под это количество "хвостов", как мы их называли, т.е. людей, которые просто стремились попасть на слет вне нашей системы организации. В связи с тем, что мы эти группы стали собирать в большом количестве, емкие группы, к нам стали проявлять повышенное внимание органы наблюдающие.

В результате нашего пятилетнего вызревания с 1968 по 1973 год, в августе 1973 г. в горкоме партии было специальное совещание, это уже уровень достаточно высокий, это уже не комсомол; было совещание по поводу судеб таких самодеятельных коллективов Подмосковья, которые оказались вне влияния общественных организаций, типа комсомола, органов, которые руководят художественной самодеятельностью и т.д., кои нас к себе постоянно причисляли. В связи с этим на совещании был принят некий документ, которым предписывалось московскому комсомолу и московским профсоюзам решить проблему создания официального КСП. Ну, а пока длинный путь преодолевали все эти бумаги, у нас произошло два интересных события. Первое: осенью 1973 года прошел наш очередной слет, осенний, который проходил в невероятно суровых условиях, это была снего-дождевая завеса, только рыбацкие костюмы могли отдельных людей спасти от промокания, а ночью ударил мороз, и в этих условиях нас собралось где-то около 1000 человек. Причем в то время у нас выработалась характерная форма работы: это определенные программы. Т.е. группы готовили свои программы типа песенно-поэтических композиций с определенной целевой, какой-то направленностью, с определенной идеологической, человеческой направленностью. И в этих даже сложных условиях у нас эти программы звучали. Естественно, т.к. это прошло без участия в организации комсомола, то были соответствующие меры приняты, кто-то был наказан, кто-то был призван к порядку. Комсомол более активно стал суетиться вроде бы. Но они считали так: прошел осенний слет, все успокоилось, но тут происходит событие, совершенно неожиданное (второе событие стало) и для них (московского комсомола) и для нас, КСП, в целом. Дело в том, что параллельно с нами в это время в одной из активных точек СП, в МЭИ проводился III-й, вначале незаметный, а сейчас ставший вдруг заметным, фестиваль песни, называвшийся "Лефортово — 73". Организатор этого фестиваля Борис Золотов обратился, в частности, ко мне с предложением принять участие в этом фестивале силами московскими и, фактически, скромный факультетский фестиваль превратился в Московский фестиваль СП с мощным жюри, которое возглавляла профессор Расина-Гроссман, в которое входили журналист Опенченко и ряд вполне серьезных и маститых людей, но доброжелательно или понимающе настроенных по отношению к песне. Проведение этого фестиваля вызвало большой резонанс в Москве, вплоть до того, что за сутки, как всегда в таких случаях принято, пытались закрыть его, но это было уже, очевидно, нереальным без ущерба для морального авторитета организаций, которые нами собирались заниматься и фестиваль был проведен с большим успехом, показателем которого был даже для нас ненужный показатель: билеты на фестиваль пытались люди продавать по достаточно баснословным ценам, тем более для КСП, чуть ли не по 20 руб. за билет и проч. Фестиваль был прекрасно организован, с прекрасной атрибутикой, с великолепным составом участников: подняли массу, как мы называем стариков, которые участвовали в фестивале. В итоге, через два месяца, в марте 1974 года к нам обратился горком комсомола. Нас пригласили в отдел уже более соответствующий нашей песне, отдел идеологии. Сразу было предложено, прямо в лоб, организовать такой клуб, под эгидой горкома. Что комсомол все это осознал, проникся этой идеей. Во главе отдела идеологии стоял энергичный начинающий комсомольский работник Юрий Виноградов. Разговор проходил достаточно быстро, эффективно, направленно. В результате мы сразу договорились о проведении первого официализированного слета в мае 1974 г., посвященного 50-летию со дня рождения Булата Шалвовича Окуджавы. Дальше пошли у нас обычные традиционные слеты, как орма работы с комсомолом, проходили вплоть до последнего XXV слета.

Я бы хотел остановиться более подробно на проблеме управления самодеятельным коллективом. У нас долго дебатировались вопросы: членства и не членства в клубе, "жесткое" членство или "вольное" членство, как избирать руководящий орган, как более демократизировать методы его управления, потому что волей-неволей, в связи с тем, что сменяемости руководства клубом у нас из года в год практически не было, я имею в виду ведущие фигуры, мы старались уйти от того, чтобы клубом руководил один человек, чтобы его какие-то личные достоинства или недостатки проявлялись особенно выпукло. Поэтому мы выработали такую своеобразную схему управления нашим коллективом. Прямым собранием командиров групп, а их уже на последнем слете насчитывалось порядка 250 человек, мы избирали правление, порядка 15-17 человек, которые выбирали для более оперативного управления бюро правления. Бюро правления — это были три сопредседателя, т.е. 3 равноправных председателя клуба, так, по крайней мере, схема замысливалась, которые должны были внутренним голосованием решать текущие проблемы. В случае ярых разночтений мы обязаны были выходить на правление и там проблему разрешать уже большинством правленческим. Но параллельно возникла еще одна интересная структура. Возникли командиры кустов, которые возглавляли кусты численностью от 50 до 250 человек, и возник разрыв между правлением (клубным) и кустовым, потому что у кустовых свои проблемы, живые, жизненные, прямо, как говорится, от сохи идущие, а у правления — проблемы, связанные больше с внешними организациями, больше была информированность, все-таки, чисто такого даже тактического плана. И чтобы этот разрыв ликвидировать, решили создать совет клуба, куда входили командиры кустовые, они непосредственно на местах возникали, самозарождались, самовыдвигались, и правление клуба. Вот такой совет клуба был довольно оперативным органом, который собирался по поводу каких-то кардинальных проблем: проведение слета, проведение "переписи населения" — фиксации членов клуба, фиксация групп и ряда других проблем. Вот в таком виде наша схема управления просуществовала до последнего времени, но последние 1,5-2 года оказались, очевидно, проявлением старения этой схемы. Дело в том, что........единодушие у нас же внутри клуба как-то пропадало, стали выявляться различные суждения, как и что делать. Тем более, что внимание к клубу со стороны организаций, учредивших стало повышаться в смысле требований репертуарных, в смысле организации, даже, чтоб такую форму работы клуба, как слеты в лесу, может быть, как-то перетащить на базу городскую, потому что это действительно очень емкая форма работы и контролировать ее, может быть, сложнее, для этого нужно иметь определенные навыки, знания, более гибкую систему управления. Ну, и в связи с этим у нас....

Волей-неволей, я перейду к событиям, связанным с XXV слетом, потому, что это явилось фактически переломным этапом в развитии нашего движения, я думаю, не только в Москве, но и по всему Союзу. Дело в том, что на XXV слете, как известно, прозвучала программа, которая, на мой взгляд, явилась решающим моментом в возникновении весьма негативного отношения к существовавшей системе работы в СП и в стремлении более серьезных организаций на уровне МГК КПСС, на уровне работников аппарата ЦК КПСС, отдела идеологии так реорганизовать работу московского КСП, чтобы уровень управляемости его со стороны учреждающих организаций резко возрос. Что произошло на XXV слете? Вся беда в том, что организаторы этого слета допустили крупный промах. У нас ведь существовала на слете обычно большая сцена, несколько побочных сцен, т.н. неосновных сцен и обычные костровые выступления. Так вот, на большой сцене существовало такое джентльменское соглашение, о том, что на большой сцене должна быть выдержанная действительно программа, за которую мы, как организаторы, отвечаем. Этой программой занимались, в связи с тем, что я последние 2-3 года практически занимаюсь больше связью с городами, или проблемами межгородских объединений, два остальных наших сопредседателя Каримов, Гербовицкий и ...

На большую сцену была допущена программа, которая коснулась болевой точки в то время, да и сейчас эта болевая точка не исчезла, связанной с польскими событиями. Одной из творческих групп была представлена такая обзорная программа типа телевизионного обозрения, в которой прозвучали такие фразы, при упоминании именно Польши, что ведется программа из ПНР, в эти весенние дни вы можете услышать, как толпы людей радостно заполняют праздничные улицы, и в эти дни вы можете услышать объявления на метрополитене, что поезд следует от станции Варшавская до станции Профсоюзной, далее до станции Площадь Революции, с Пл. Революции — на Площадь Дзержинского. Потом шел определенный словесный каламбур, и завершалось все это таким образом: "Вы слушаете передачу из ПНР из цикла "Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас". Конечно, в то время эта программа, на мой взгляд, носившая явно провокационный характер и, несмотря даже на позитивную публикацию в газете "Правда" 21 мая 1981 г. о слете, где были две фотографии, все это было под заголовком "Песни борьбы и побед", все это не замедлило сказаться в том, что дело о Московском КСП стало рассматриваться на бюро горкома партии, на уровне Гришина, с участием первого секретаря МГК ВЛКСМ А. Борцова, и после всех разбирательств была дана команда резко перестроить всю схему. Это вызвало естественное брожение в нашем клубе, потому что были сторонники такого развития событий, что, собственно, мы здесь противопоставить давлению сверху ничего в принципе не можем, поэтому к этой схеме (которая сверху) надо приспособиться, жить в ней, и были такие люди, которые считали, что в этой ситуации, очевидно, решается проблема корневая такая, основная проблема: быть этому объединению самоуправляемым, или не быть. Финал мы знаем: в марте вышло постановление по московскому КСП, постановление уже тройственное, т.е. выпущено под эгидой главного управления культуры Мосгорисполкома, МГК ВЛКСМ и МГСПС, в котором черным по белому записано, что КСП, теперь даже не КСП он будет называться, а секция СП при МДСТ — является организацией с совещательным голосом, т.е. что-то может обсуждать, а, в общем, в основе своей, должна все свои предложения теперь однозначно утверждать либо у руководителя МДСТ, у директора, либо непосредственно у учреждающей тройки. Вводится, соответственно, некое членство, вводится отчетность, и со всеми вытекающими отсюда последствиями, это будет организация, которая вписывается уже в масштабы государственных организаций. Чем это закончится, жизнь покажет, а если вернуться к формам развития творческой работы клуба, то вне сомнения, нужно отметить одну из получивших широкое распространение, а в настоящее время, как следствие разбирательств, тоже прекращенную форму работы — абонементы СП, которые мы проводили на базе общества "Знание", т.е. наши концерты более правильно были названы лекциями-концертами, чтобы это как-то вписывалось в систему общества "Знание" и больше соответствовали действительности, потому что большинство авторов выступают как лекторы, показывая свои песни, а также ведя своеобразный разговор, рассказ о том, как песни создавались, в каких условиях, как это связано с их жизнью, т.е. фактически определенный лекционный материал излагался. У нас на последнем этапе было 6 абонементов в крупнейших залах Москвы, около 6 тыс. мы ежемесячно пропускали через этот цикл лекций. Кроме того у нас шли традиционные популярные конкурсы-концерты, и возникла такая форма, о которой мы давно мечтали, как выпуск собственного органа печати стенной газеты "Менестрель". Вымысел этой газеты родился еще во времена, когда в клубе работал Сергей Чесноков, фактически первый организатор такого межгородского объединения в Союзе. Потом эту идею реализовать не было возможности, наконец в одной из поездок на Куйбышевский фестиваль ко мне пристал некий Борис Рубашкин: "Вот хорошо бы, да хорошо бы выпускать нам газету". Принцип у нас в клубе сейчас стал такой: говоришь "хорошо бы" — берись и делай, потом поможем. Или сделать дело, или не сделать дело, в зависимости от ситуации. И вот Рубашкин взялся за первый номер, привлекли туда впоследствии очень активного человека Андрея Крылова, позднее Рубашкин здесь как-то не прижился, но первый номер, по крайней мере, вышел с его участием. Позднее "Менестрель" вошел в норму и, в общем-то, приобрел фактически союзную известность, потому что копии с него пошли по другим городам и, очевидно, приносят свою пользу. Я думаю, что эту форму в любом случае надо сохранить, как бы это не было трудно и тяжело. Тем более, что это зависит непосредственно от нас.

Я хотел бы несколько вернуться к такому моменту, что после проведения первого слета весной 1974 г. совместно с комсомолом и московскими профсоюзами, у нас после двухгодичных поисков было выработано "положение о клубе", вместившееся буквально на одной страничке, и было определено помещение даже, вышло специальное постановление, на основании которого нам выделили помещение на ул. Трофимова, 33. Этот клуб мы полностью перестроили, мы действительно перестраивали, потому что кое-что из материалов нам помогли достать официальные организации, а остальное мы где-то доставали, что-то привозили и перестраивали все собственными руками. Все это отняло очень много сил, на мой взгляд даже чересчур много, потому что мы реальную, живую работу клуба где-то даже запустили, но помещение такое было, мы сумели свезти туда аппаратуру, которую с баланса на баланс достали, студийную, хорошую аппаратуру, где-то 1,5 — 2 года приводили ее в божеский вид, стали налаживать систему перезаписи. Можно сказать, к сожалению, что мы так в клубе и не сумели всерьез поставить эту работу, т.е. отдельные всплески были, в частности перед XXV слетом мы, в связи с повышенным интересом к творчеству Высоцкого, устроили ночь перезаписи творчества Высоцкого и ряда ведущих авторов. Но все это были разовые акции, к которым мы очень трудно подходили.

Любопытную деталь хотелось бы отметить. Помимо утвержденного положения о клубе и вот этого постановления, которое кстати закрепляло за нами помещение на Трофимова, 33, само правление нашего клуба, которое мы избирали, председатели правления — они никогда никем не были утверждены за все время существования КСП, т.е. это действительно была настоящая самодеятельная организация. Как получилось, что нас не утверждали, — не знаю, нас это особенно не тяготило, в непосредственный контакт с официальными организациями входить не мешало, но этот факт имел место, и, очевидно, поэтому, когда сейчас производится реорганизация клуба, как-то вопрос о переизбрании правления, об утверждении как-то даже так и не ставился, и, само собой, был проглочен и нашим коллективом.

II. ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ

Я бы хотел, можно сказать, в завершении такого внезапного интервью отметить одну существенную, на мой взгляд, классификацию развития КСП. Дело в том, что если в конце 50-х годов и вплоть до конца 60-х годов клубов как таковых, организованных, мощных клубов, как общественных организаций, больших любительских объединений не существовало, то, можно сказать, этап такого неорганизованного движения КСП закончился именно в 1968 году, когда наступил т.н. первый кризис в движении СП. Причем этот рубикон не только в организационном плане прослеживается, но и в творческом. В 68-е года, как раз в условиях, когда к движению отношение было очень осторожное, отрицательное, прошла серия совещаний, не приветствующих поощрение этого движения, когда московские залы были закрыты для выступлений уж таких, вроде бы, в то время устоявшихся авторов, как С. Никитин, Ю. Визбор, т.е. в буквальном смысле сцена не могла быть получена нами для пропаганды песни, для показа ее, — в это же время зарождается волна новых авторов, новой формации. Набирает силу такой талантливейший автор, как В. Луферов, появляются такие авторы, как А. Ткачев, Ю. Лорес, несколько позднее В. Долина. Я беру московскую только составляющую, кроме того появляются В. Федоров, М. Треггер и др. в Ленинграде, появляется минская группа авторов: Б. Вайханский, В. Бобриков и др., наиболее мощно начинает звучать киевская группа авторов: Чинцов, Духовный, Кимельфельд, Толя .......... Я хочу сказать: в этих условиях появляется (начинается) второй период развития движения СП, который продолжался, будем считать по настоящее время, до весны 1982 г., когда уже возник второй кризис, к сожалению тоже связанный с внешними политическими событиями. Этот кризис не замедлил сказаться в организационном плане. Как пойдет развитие дальше в репертуарном плане — жизнь покажет, потому, что СП как фолку, особых законов развития не предпишешь. И мне кажется, закончился 2-й этап, можно на нем поставить точку, только есть большое опасение, что вот эта заорганизованность движения, усиление официального, чиновного управления может привести к тому, что произойдет отток людей опять в свою, если можно так выразиться, альма-матер, т.е. опять же на туристскую тропу, в квартиры городские, туда, где эта песня вызрела, повзрослела. Как это в дальнейшем произойдет — не произойдет, — будем ждать событий.

III. НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА

К сожалению, жизнь как-то так устроена, что как только некое явление набирает силу, типа как СП, оно начинает привлекать излишнее внимание людей недоверчивых, недоверчивых по отношению к детям собственного воспитания. Это, конечно, факт очень удивительный и печальный, но так оно происходит, к сожалению. Вот в этих условиях, очевидно, вопрос о создании союзного официального объединения — вопрос весьма проблематичный и над ним, прежде чем к этому подступаться, не потому, что этого хотят или не хотят официальные организации, — прежде чем нам к этому подступаться, именно к официальной такой, мощной организации, надо тысячу раз примериться и продумать: стоит ли. Очевидно, все это должно сохраняться скорее на уровне таких товарищеских отношений, товарищеских связей, товарищески-деловых отношений. Вы знаете, что, к сожалению, буквально на днях печальное событие произошло: закрытие фестиваля в г. Ульяновске, постановление о котором было уже вынесено, а закрыли его в результате обращения опять же, как и у владивостокцев, в ЦК комсомола. А это все — результат того же циркуляра, по которому межобластные связи теперь без ведома центра возбраняются. Я думаю, что это весьма неприятное решение для нормального развития, нормального становления такого самодеятельного движения, как СП. Но с другой стороны, может быть, нет худа без добра, может быть произойдет очищение от людей, стремившихся к народности, паблисити этого явления. Я думаю, что эти люди потихонечку как-то отшелушатся, а люди. Которые шли в движение СП в результате своего становления как граждан нашей страны, люди, которым не чужда социальная активность, человеческая активность, творческая активность, — они в этом движении конечно останутся, потому что уже такое мощное истинно народное движение просто удержать, мне кажется, сейчас уже нереально. Это будет в любом виде существовать: в виде мелких ручейков или крупных речек, это уже жизнь покажет.

ДВА ИСТОКА СП

Вопрос о двух истоках СП — это вопрос конечно сложный. Я хочу затронуть эту проблему очень кратко, на очевидное. Ведь по СП вышли уже серьезные труды с квалификацией (СП) ведущими фольклористами как современного фольклора. Можно посмотреть работы Христиансена, Т. В. Поповой, к сожалению недавно скончавшейся, человека который глубоко понимал эту песню, прекрасно прочувствовал ее изнутри и давал ей такую квалификацию.

Так вот, есть такое устоявшееся теоретическое осмысление этого движения, и это можно проследить прямо на материале, что два истока у СП. Один — это профессиональная поэзия. Дело в том, что такая профессиональная поэтесса, как Н. Матвеева, совершенно без какого-либо заказа обществом, помимо стихов стала писать песни, которые не могла не писать, вот чем отличается СП, — что здесь человек пишет именно потому, что он не может не писать. Конъюнктурные люди, конъюнктурные авторы, конъюнктурные исполнители — они постепенно все отсеиваются, это все неглубокое, а настоящие авторы — это те, которые, пускай даже независимо от крупности проблемы, которую они поднимают, пишут о том, о чем они не могут просто не писать. Плюс к этому, конечно. Большая или меньшая доля таланта должна быть. Представителями поэтического истока являются Н. Н. Матвеева, Б. Ш. Окуджава, М. Анчаров. Я к этому истоку отнес бы представителей артистического мира. Я имею в виду Людмилу Иванову, актрису театра "Современник", я имею в виду в том числе и В. С. Высоцкого, потому что они относятся к миру профессионального творчества.

А второй исток — это тот исток, который происходил из глубинных слоев народа, это песни уже в настоящее время ставшие, что ли, именитыми авторами, Ю. Визбора, А. Якушевой, Ю. Кима (Михайлова), это песни, которые писали и пишут Е. Клячкин, А. Городницкий. Т.е. эти песни создавались вначале для круга своих друзей непосредственно, о том непосредственно, что эти авторы в данный момент хотели сообщить этому близкому кругу людей. А потом это настолько оказывалось привязанным ко времени, настолько отражало миропонимание современников, что это подхватывалось буквально многомиллионными массами людей и, что самое интересное, бытовало по законам фольклора, т.е. изустно. Я помню те времена, когда мы буквально каждый текстик переписывали в записные книжки. С тех времен у меня несколько штук сохранилось. Многие тексты шли с искажениями, мелодии тоже претерпевали изменения, и Саша Городницкий как-то встретился со своей песней "Снег" уже в несколько видоизмененном варианте, и в итоге он уже перестал различать, какой же его родной вариант, какой вариант прошедший через фильтр народный. Вот эти устои и позволили СП встать на ноги, выйти на широкую эстраду и, несмотря на все сдерживающие моменты, т.е. практически не предоставление телевизионного экрана, не предоставление крупных залов, отсутствие всесоюзных мощно организованных фестивалей СП, песня встала на ноги, обрела свой голос, если можно так выразиться, — совершенно разные авторы, совершенно разные оттенки.

А песня сама явилась тем эмоциональным стержнем, вокруг которого стали группироваться люди, которые являются в жизни, как я называю, социально активными, которым небезразлично, как будет жизнь устроена в стране, в которой они проживают. Так что, я думаю, что движение СП — конечно же, явление не чисто эстетического плана, не только культурнического плана, но и социального, конечно же, плана. Я думаю, что это касается не только движения СП, но и других движений, которые сейчас емко обозвали "любительские объединения".

Олег Чумаченко

г. Москва

предположительно 1982 г. Дата написания уточняется.